ИСТОРИЯ УЧИТ
История дана нам для того, чтобы понимать лучше настоящее. Параллелей там всегда хватает. В 1811 году граф Жозеф де Местр, французский философ и политик, около 15-ти лет проживший в России, писал своему другу графу Н.П. Румянцеву то, о чем вспоминается теперь при изучении Перестройки: "В совершенно беззащитную Россию явилась вдруг развратная литература XVIII столетия, и первыми уроками французского языка для сей нации были богохульства… Свобода в подобной ситуации действует, как крепкое вино, ударяющее в голову человека, к нему непривычного. По мере освобождения люди окажутся между подозрительными учителями и духовенством, лишенным силы и уважения. Они, несомненно, сразу перейдут от суеверия к атеизму и от нерассуждающего повиновения к необузданной самодеятельности". Нет, перестану-ка я читать газеты, а возьмусь за томик Пушкина – он гораздо современнее наших публицистов, честное слово!
ПОКАЯНИЕ – ПЕРЕМЕНА УМА
Пушкин хорошо знал цену свободомыслию по той причине, что сам прошёл через это увлечение. Но быстро разобрался и стал твёрдым монархистом и традиционалистом.
Граф Струтынский пишет, как Пушкин передал ему разговор с Царем в Чудовом монастыре 18 сентября 1926 года: "Молодость – это горячка, безумие, – говорил Пушкин Царю. – Она ведет к великой глупости, а то и к большой вине. Вы знаете, что я считался революционером, конспиратором, врагом самодержавия. Таков я и был в действительности. Свобода, ничего не признающая ни на земле, ни на Небе; гордыня, не считавшаяся с традициями и обычаями; отрицание всякой веры в загробную жизнь души, всяких религиозных обрядов – всё это наполнило мою голову соблазнительным хаосом… Мне казалось, что подчинение закону есть унижение, всякая власть – насилие, Царь – угнетатель и что похвально покушаться на него словом и делом. Я не помнил себя от радости, когда мне запретили въезд в столицы и окружили надзором. Я воображал, что стал великим и до чёртиков напугал правительство. Но всему своя пора. Всё ребяческое слетело. И когда я осмотрелся кругом – я понял, что казавшееся доныне правдой было ложью, что любил – заблуждением, а цели – грозили падением, позором! Я понял, что свобода, не ограниченная Божеским законом, о которой краснобайствуют молокососы или сумасшедшие, гибельна для личности и общества…»
Пушкин стал открыто порицать французских писателей за вольнодумство. Даже Руссо он считал писателем "безнравственным", ибо идеализировать запрещенные страсти безнравственно. Особенно негодует он на Вольтера, соблазнившего его написать поэму, о "которой он не может вспомнить без краски стыда". Никогда больше не защищал он кумира молодости – Байрона: "Байрон бросил односторонний взгляд на мир и природу человечества, потом отвратился от них и погрузился в самого себя" .
Пестель для него – слепой фанатик. "Думы" Рылеева называл дрянью и шутливо говорил, что их название от немецкого "думм" – дурак . "Русского нет в них ничего, кроме имен", – пишет он. Говоря о неблагодарности в письме жене, Пушкин вскользь замечает: "Это хуже либерализма" . Сегодня бы юмор Пушкина не оценили…
ХЛЕБА И ЗРЕЛИЩ!
Из Декларации Прав человека и гражданина Французской революции:
5. Закон может запрещать только те действия, которые наносят ущерб обществу…
6. Закон есть выражение Общей воли.
10. Ни один человек не может преследоваться за его убеждения, даже за религиозные убеждения, если только они не угрожают общественному порядку.
Как видим, теперь добро уже не есть абсолютно, но создается группой людей и навязывается остальному обществу, якобы в его же интересах. Добром является только то, что служит обществу (заметим – демократическому!) В эпоху Французской революции выкристаллизовалась формула "Народ никогда не ошибается". Пушкин думал иначе: "У французов Вильон воспевал в площадных куплетах кабаки и виселицу и почитался первым народным поэтом!" .
Но возникает вопрос: чем лучше самовластие одного человека самодурства группы? Если один ошибается, группа – не может? Вспомним хоты бы нацистов Германии. Хорошо спрятаться за общественное мнение, им оправдывая свои заблуждения, похоти, властолюбие, тщеславие и т.п. Легитимировать грех, оправдывая себя: "Все побежали, и я побежал". Этой легитимностью заглушить голос совести. Общеизвестно, что в толпе человек ведет себя гораздо раскрепощеннее, делает часто то, что наедине сам с собой никогда не сделал бы. Именно для этого нужна демократия. Да, мне стыдно это делать; да, наши предки это не делали; да, совесть иногда точит меня за это – но ведь это теперь признают и делают ВСЕ! Значит, это нормально. Абсолютные законы Творца заменяются законом толпы.
Зависеть от властей,
Зависеть от народа,
Не все ли мне равно?
– вздыхает мудрый Пушкин.
В "Борисе Годунове" боярин Пушкин откровенно объясняет источник силы Самозванца:
«Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов?… А мнением, да! мнением народным».
Пушкин на этот вызов демократии ответит предельно просто и ясно: как поэт, так и правитель должен "исполниться волею Моей" (Господней), а не демократическим общественным законом. Мнение народное – лишь прикрытие. У Пушкина читаем даже такое смелое высказывание: "Петр I…презирал человечество, может быть, более, чем Наполеон" . Принимая экономические достижения Петра, поэт тем не менее не забывал о главенстве ответа перед Небом: а с этих позиций цена прогресса несопоставима с делом спасения души своих сограждан.
В стихотворении "Клеветникам России" (1831) поэт противопоставляет православной монархической России всё более дехристианизирующуюся и языческую по своему духу наполеоновскую Европу:
Безсмысленно прельщает вас
Борьбы отчаянной отвага
И ненавидите вы нас.
За что ж? – ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли,
Того, пред кем дрожали вы?
ПРИВАТИЗАЦИЯ
Как известно, при Екатерине II из 954 монастырей было закрыто 754, а огромная часть монастырских угодий роздана в дар фаворитам. До сих учебники по истории любят подчеркнуть огромные богатства Церкви и разумное решение государства эти земли и богатства национализировать, не утруждая себя попыткой узнать, а куда ушли эти богатства. Если бы народу! Увы, и в той далекой "приватизации" большинство было разбазарено фаворитами, "расхищенное любовниками" (8;). Пушкин, замечает о Екатерине кратко, но емко: она "угождала духу времени" .
"Поймите же то, что Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; что история её требует другой мысли, другой формулы…" , – кричит нам Пушкин из толщи времен. Но голос его не слышен… Законничество Запада – следствие его уклонения от истинного христианства. Нам их путь не подходит. "Прочтите жалобы английских фабричных рабочих: волоса встанут дыбом от ужаса. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений!… И заметьте, все это есть не злоупотребления, но происходит в строгих пределах закона….У нас нет ничего подобного" .
И вновь тонкое замечание: на Западе беззаконие осуществляется в "пределах закона", как сейчас эвтаназия, однополые браки, легкие наркотики и т.п. Мы же, решая задачу, например, гей-парадов, исходим не из международных законов, а из понимания греховности. И так во всем.
ЦЕНЗУРА
Больше всех Пушкин обрушился на первое из либеральных прав, начинающее пробивать себе дорогу ещё во времена Пушкина, – свободу печати. Он повсеместно защищает цензуру.
"Цензура есть установление благодетельное, а не притеснительное; она есть верный страж благоденствия частного и государственного" – сказано, как для учебника.
"Никакая власть не может устоять противу всеразрушительного действия типографического снаряда. Уважайте класс писателей, но не допускайте же его овладеть вами совершенно! …Разве речь и рукопись не подлежат закону? Всякое правительство вправе не позволять проповедовать на площадях, что кому в голову придет… Закон не только наказывает, но и предупреждает. Это его благодетельная сторона" . Логика железная: государство должно следить за соблюдением норм, в том числе и нравственных.
"Один из великих наших сограждан сказал однажды мне, что если у нас была бы свобода книгопечатания, то он с женой и детьми уехал бы в Константинополь. Неуважение к чести граждан и удобность клеветы суть один из главнейших невыгод свободы печати" , – добавляет поэт. Как все-таки хорошо он понимал суть демократических институтов! "Удобность клеветы" приводит к тому, что к власти приходят те, кто лучше умеет оклеветать, кто готов перешагнуть через это, кто имеет дерзость, для кого ничего святого не существует и не останавливает. И наоборот, при такой системе скромность и кротость тут же будут подавлены и выжаты из общественного поля.
Пушкин четко разделял, что должно защищаться цензурой: "противное вере, правительству, нравственности и чести личной" . Как видим, на первом месте – вера, далее – государство и личность.
МОРАЛЬНЫЙ ЗАКОН
Демократия – это власть законов. Но не моральных и нравственных! "Начал я писать с 13-летнего возраста, – жалуется Пушкин. – Многое желал бы я уничтожить. Иное тяготеет, как упрек, на совести моей. По крайне мере не должен я отвечать за перепечатание грехов моего отрочества… Г-н An. не имел никакого права располагать моими стихами и отсылать стихи, преданные мною забвении. Или написанные не для печати или которые простительно мне было написать на 19 году, но непростительно признать публично в возрасте степенном» . Действительно, где грань дозволенного? Без согласия автора печатают его ранние, греховные стихи! Останавливать должно чувства ответственности, долга, веление совести, страх Божий. При либеральном подходе все это выбрасывается на свалку. И вот уже наперебой все издатели стремятся найти у классиков все, что будет иметь шумный, скандальный успех у главного законодателя либералов – толпы. Самих авторов никто не спрашивает, их права (о которых так любят лицемерно рассуждать либералы!) грубо попираются. Либералы рассуждают: для этого есть суд, законы, пусть решают через судебные тяжбы. Но Пушкин за нарушение его авторских прав подать на них в суд не может. А Суд Божий они не признают. Отсюда результат: печатают ВСЁ без стеснения и зазору совести! Демократия!
"Мы все еще думаем: как может быть это быть глупо или несправедливо? Ведь это напечатано!" , – возмущается Пушкин деспотизму общественного мнения.
Почему либеральная пресса была так озлоблена на цензуру к 1900-му году? Цензура не давала развернуться пошлости, критиканству, популизму в СМИ, а значит, серьезно мешала их доходности, их власти над толпой. Деньги и власть черни – два божка либерализма вступили в противоречие с принципом цензуры. После Манифеста 1905 г. цензуру упразднили… Теперь каждый недоучившийся студент считал свои долгом обсмеять Россию, Церковь, Отечество, Государя и "немецкую шпионку" Царицу. Либеральный печатный станок бил без промаха. Революцию было уже не остановить…
ЧЕРНУХА
Пушкин приводит пример наступления либерализма в литературе. "Французские журналы извещают нас о скором появлении "Записок Самсона, парижского палача". Этого должно было ожидать. Вот до чего довела нас жажда новизны и сильных впечатлений. После соблазнительных Исповедей философии ХVIII в. явились политические, не менее соблазнительные откровения. Мы не довольствовались видеть людей известных в колпаке, мы захотели последовать за ними в их спальню и далее. Когда нам и это надоело, явилась толпа людей темных с позорными своими сказаниями. Но мы не остановились на безстыдных записках Казановы… Мы кинулись на плутовские признания полицейского шпиона… Поэт Гюго не постыдился в нем искать вдохновений для романа, исполненного грязи. Недоставало палача… Наконец и он явился, и к стыду нашему скажем, что успех его "Записок" кажется несомнительным. Не завидуем людям, которые, основав свои расчеты на безнравственности нашего любопытства, посвятили свое перо"… . Снова точные формулировки поэта. "Расчеты на безнравственности нашего любопытства" объясняют высокие рейтинги развратных передач сегодня. А ведь именно рейтингами оправдываются авторы "Школы" и "Дома-2".
"Представьте себе человека без имени и пристанища, живущего ежедневными донесениями,…отъявленного плута, столь же безстыдного, как и гнусного, и потом вообразите себе, если можете, что должны быть нравственные сочинения такого человека" . Обратим внимание, Пушкин не пишет о пользе информации, которую сообщит обществу этот новый герой (как нас убеждает министр, оправдывая "Школу"), а заботится о "нравственном" результате! У нас же никто о нравственном влиянии "чернухи" не говорит. Даешь свободу информации! А то, что она убивает, об этом не принято вспоминать.
Далее Пушкин развивает интересную мысль об этом палаче-сочинителе: "Видок в своих записках именует себя патриотом… Он приходит в бешенство, читая неблагосклонный отзыв журналистов… Он… пишет на своих врагов доносы, обвиняет их в безнравственности и вольнодумстве, и толкует (не в шутку) о независимости мнений…" . Еще одно гениально прозрение! Все эти сторонники либеральных свобод трубят о своем патриотизме! Не о благочестии, а о, якобы, заботе о государстве и народе, который они расстреливают своими "независимыми мнениями". Только сегодня они обвиняют уже своих противников не в "безнравственности и вольнодумстве", а в экстремизме и фашизме.
Далее Пушкин спрашивает нас: "Предлагается важный вопрос: сочинения шпиона Видока, палача Самсона и проч. не оскорбляют ни господствующей религии, ни правительства, ни даже нравственности; со всем тем нельзя их не признать крайним оскорблением общественного приличия. Не должна ли гражданская власть обратить мудрое внимание на соблазн нового рода?" . Зачем нужно государство, которое не охраняет своих граждан от "оскорбления общественного приличия"? Если деньги украли – тюрьма, а если правду, чистоту и честь – награда?
США
И даже хваленые Соединенные Штаты наш Пушкин не обошёл стороной и успел несколько строк посвятить новому демократическому государству. "С изумлением увидели демократию в её отвратительном цинизме, – пишет Александр Сергеевич, – в её жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую – подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству; большинство, нагло притесняющее общество; рабство негров посреди образованности и свободы; со стороны избирателей алчность и зависть; со стороны управляющих робость и подобострастие; талант, из уважения к равенству, принужденный к добровольному остракизму; богач, надевающий оборванный кафтан, дабы на улице не оскорбить надменной нищеты, им втайне презираемой: такова картина Американских Штатов" .
ЕГЭ и ШКОЛА
И даже такой плод демократии, как ЕГЭ, Пушкин предощущал в наступающей идеологии либерализма. "Указ об экзаменах, мера слишком демократическая и ошибочная, – пишет он, – ибо она нанесла последний удар просвещению… А так как в России всё продажно, то и экзамен сделался новой отраслию промышленности для профессоров. Он походит на плохую таможенную заставу, в которой старые инвалиды пропускают за деньги тех, которые не умели проехать стороною" . Вот такое мнение классика, господа!
Пушкин много внимания уделял вопросам образования и школы. Как всегда, поражает современность его взглядов. "К чему латинский или греческий? – спрашивает он у школы, не желающей изучать основы своей веры. – Позволительна ли роскошь там, где чувствителен недостаток необходимого?" . Да, поэт не видел наших школьных программ, забитых "роскошью" экономики, права, ОБЖ, выжимающих на обочину "необходимое" – знания о России посреди России. "Россия слишком мало известна русским… Изучение России должно будет преимущественно занять умы молодых, готовящихся служить отечеству верою и правдою…" (7;48), – взывает Пушкин к нашим составителям программ. Но, увы, либералам это – смерть…
ЛИБЕРАЛЬНЫЙ АНЕКДОТ
Еще один анекдот из времен восходящей зари либерализма. Яркий и поучительный. "В одной газете (почти официальной) сказано было, – обсуждает Пушкин современное ему СМИ, – что мой прадед, крестник и воспитанник Петра Великого, наперсник его, генерал-аншеф и проч. – был куплен шкипером за бутылку рому. Прадед мой если был куплен, то, вероятно, дешево, но достался он шкиперу, коего имя всякий русский произносит с уважением и не всуе. Простительно выходцу не любить ни русских, ни России, ни истории ее, ни славы ее. Но не похвально ему за русскую ласку марать грязью священные страницы наших летописей, поносить лучших граждан и, не довольствуясь современниками, издеваться над гробами праотцев" , – грозно звучит голос русского поэта из толщи веков. Ну что, кажется, еще добавить к этим проникновенным строкам? Как еще объяснить нашим голосующим за демократическую Россию (против Пушкина) гражданам, что лжепатриотизм "издевающихся над гробами праотцев", "марающих грязью" "священные страницы" Святой Руси ничего общего не имеет с любовью к Богу и ближнему? Как мы дошли до того, что "народные избранники" продвигают ювенальную юстицию, половое воспитание в школах, ничего не могут сделать с развратом на ТВ и десять лет (!) обсуждали необходимость Основ православной культуры в школе, до сих пор защищая предмет "Религии мира"? Что Общественная палата Госдумы, как мальчикам, выговаривает профессорам МГУ за пропаганду в учебнике "России и славы ее", кстати, гораздо скромнее Пушкина?!
РАЗВРАТ – ОРУДИЕ ЛИБЕРАЛИЗМА
"Безнравственное сочинение есть то, коего целию или действием бывает потрясение правил, на коих основано счастие общественное или человеческое достоинство. Стихотворения, коих цель горячить воображение любострастными описаниями, унижают поэзию, превращая ее… в отвратительную…» . Приложите это определение к сегодняшним ТВ, книгам, – все безнравственно! В другом месте поэт говорит прямо: "Безнравственные книги суть те, которые… проповедуют разврат" . Не принимать меры с нашей стороны – преступно. Логика Пушкина такова: "Увидя разбойника, заносящего нож на свою жертву, ужели вы будете спокойно ждать совершения убийства, чтоб вправе судить преступника!" Сегодня этот нож занесен в каждом доме, и все спокойно ждут, беспомощно наблюдая, как справа и слева в этой невидимой войне падают убитые молодые соотечественники…
"И честные и добрые писатели были тому причиною!" , – делает вывод Пушкин.
Вот и сегодня наши убийцы – во фраках, "честные и добрые", а не ужасные монголы на конях. Их оружие – перо и экран. Их опора – чернь. Они побеждают. Удивляет "молчание ягнят". Но мы не отчаиваемся: с нами Бог. И склоняющий перед Творцом свою кудрявую голову русский поэт Пушкин. Демократы ненавидели Пушкина, в итоге просто убив его за это. Уже Д.И.Писарев предлагал забыть Пушкина, издеваясь над "маленьким и миленьким Пушкиным", "бряцателем", "стиходелателем", даже "кретином", который посвящает нас "в печальные тайны своей внутренней пустоты, своей духовной нищеты и своего умственного бессилия". И это объяснимо, ведь поэт не жаловал их хваленой демократии, вот они в бессильной злобе и набрасывались на него.
Но речь не о Пушкине – он свой выбор сделал. Речь всегда о нас. Кто же мы с вами, потомки Пушкина или последователи Авраама Линкольна?
Автор Н.Лобастов
Б.Н. Чичерин
Различные виды либерализма. 1861 г.
Если мы прислушаемся к тому общественному говору, который раздается со всех концов России, и тайно и явно, и в клубах, и в гостиных, и в печати, то, несмотря на разнообразие речей и направлений, мы легко заметим один общий строй, который владычествует над всем. Нет сомнения, что в настоящую минуту общественное мнение в России решительно либерально. Это не случайное направление, не легкомысленное увлечение общества. Либеральное движение вытекло из жизненной необходимости; оно порождено силою вещей. Отрицание старого порядка явилось как прямое последствие его несостоятельности. Для всех стало очевидным, что без известной доли свободы в благоустроенном государстве нельзя обойтись.
Такое явление не может не порадовать тех, кому чувство свободы глубоко врезалось в сердце, кто питал и лелеял его в тишине своих дум, в сокровенном тайнике своей души, в то время, когда оно изгонялось из общества, как возмутительное и преступное. Свобода - лучший дар, данный в удел человеку; она возвышает его над остальными творениями; она делает из него существо разумное, она налагает на него нравственную печать.
В самом деле, какой поступок имеет цену в наших глазах? Какому деянию приписываем мы нравственную красоту? Не тому, которое совершается по внешнему предписанию, из страха или из слепого поклонения владычествующим силам, а тому, которое вытекло из недосягаемой глубины совести, где человек, наедине с собою, независимый от чуждых влияний, решает, сознательно и свободно, что он считает добром и долгом.
Нравственное величие человека измеряется этой непоколебимою внутреннею силою, недоступной внушениям и соблазнам, этой твердою решимостью, которая неуклонно следует свободному голосу правды, которую не сдвинут с места ни иступленные вопли толпы, ни угрозы, ни насилие, ни даже мучения. За внутреннюю свободу человека умирали христианские мученики. И мысль человеческая истекает из неизведанной глубины свободного разума. Та мысль крепка, плодотворна, способна действовать на волю и переходит в жизнь, которая не наложена и не заимствована извне, а переработалась в горниле сознания и является выражением свободных убеждений человека. Внутри сознания раскрывается бесконечный свободный мир, в котором, как в центре, отражается вселенная. Здесь человек - полновластный хозяин; здесь он судит и насилие, которое налагает на него руку, и безумие, которое хочет заглушить голос разума; здесь вырабатываются те идеи, которым суждено изменить лицо земли и сделаться путеводным началом для самых дальних поколений.
Свобода совести, свобода мысли, - вот тот жертвенник, на котором неугасимо пылает присущий человеку божественный огонь; вот источник всякой духовной силы, всякого жизненного движения, всякого разумного устройства; вот что дает человеку значение бесконечное. Все достоинство человека основано на свободе; на ней зиждутся права человеческой личности. Как свободное существо, человек гордо поднимает голову и требует к себе уважения. Вот почему, как бы низко он ни упал, в нем никогда не изглаживаются человеческие черты; нравственный закон не дозволяет смотреть на него с точки зрения пользы или вреда, которые он приносит другим.
Человек - не средство для чужих целей, он сам абсолютная цель. Свободным человек вступает и в общество. Ограничивая свою волю совместною волею других, подчиняясь гражданским обязанностям, повинуясь власти, представляющей идею общественного единства и высшего порядка, он и здесь сохраняет свое человеческое достоинство и прирожденное право на беспрепятственное проявление разумных своих сил. Общества людей - не стада бессловесных животных, которые вверяются попечению пастуха до тех пор, пока не поступают на убой. Цель человеческих союзов - благо членов, а не польза хозяина. Власть над свободными гражданами дает пастырям народов то высокое достоинство, перед которым с уважением склоняются люди, и нет краше, нет святее этого призвания на земле, нет ничего, что бы могло наполнить сердце человека таким чувством гордости и обязанности.
Идея свободы сосредотачивает в себе все, что дает цену жизни, все, что дорого человеку. Отсюда то обаяние, которое она имеет для возвышенных душ, отсюда та неудержимая сила, с которою она охватывает в особенности молодые сердца, в которых пылает еще весь идеальный жар, отделяющий человека от земли. Глубоко несчастлив тот, чье сердце в молодости никогда не билось за свободу, кто не чувствовал в себе готовности с радостью за нее умереть. Несчастлив и тот, в ком житейская пошлость затушила это пламя, кто, становясь мужем, не сохранил уважение к мечтам своей юности, по выражению поэта:
Sagen Sie Ihm, daft erfur die Traume seiner Jugend
soll Achtung tragen, wenn er Mann sein wird.
(Скажите ему, что он должен уважительно относиться к мечтам своей юности, если он мужчина (нем)).
В зрелом возрасте идея свободы очищается от легкомыслия, от увлечений, от раздражительного беспокойства, от самонадеянного отрицания, от своеволия, не признающего над собой закона, она сдерживается пониманием жизни, приноравливается к ее условиям; но она не исчезает из сердца, а напротив, глубже и глубже пускает в нем свои корни, становясь твердым началом, которое не подлежит колебаниям и спокойно управляет жизнью человека.
Целые народы чувствуют на себе это могущественное влияние этой идеи, как показывает история. Свобода внезапно объемлет своим дыханием народ, как бы пробудившегося от сна. Перед ним открывается новая жизнь. Стряхнув с себя оковы, он встает, возрожденный. Как исступленная Пифия, изрекая вещие глаголы, проповедуя горе властям земли, он с неодолимою силою низвергает все преграды и несет зажженное им пламя по всем концам мира. Но железная необходимость скоро сдерживает эти порывы и возвращает свободу к той стройной гармонии, к тому разумному порядку, к тому сознательному подчинению власти и закону, без которых немыслима человеческая жизнь. Волнуясь и ропща, поток мало-помалу вступает в свое русло; но свобода не перестает бить ключом и давать свежесть и силу тем, которые приходят утолять духовную жажду у этого источника.
Мы, давнишние либералы, вскормленные на любви к свободе, радуемся новому либеральному движению в России. Но мы далеки от сочувствия всему, что говорится и делается во имя свободы. Подчас ее и не узнаешь в лице самых рьяных ее обожателей. Слишком часто насилие, нетерпимость и безумие прикрываются именем обаятельной идеи, как подземные силы, надевшие на себя доспехи олимпийской богини. Либерализм является в самых разнообразных видах, и тот, кому дорога истинная свобода, с ужасом и отвращением отступает от тех уродливых явлений, которые выдвигаются под ее знаменем.
Обозначим главные направления либерализма, которые выражаются в общественном мнении.
Низшую ступень занимает либерализм уличный. Это скорее извращение, нежели проявление свободы. Уличный либерал не хочет знать ничего, кроме собственного своеволия. Он прежде всего любит шум, ему нужно волнениее для волнения. Это он называет жизнью, а спокойствие и порядок кажутся ему смертью. Где слышны яростные крики, неразборчивые и неистощимые ругательства, там наверно колышется и негодует уличный либерал. Он жадно сторожит каждое буйство, он хлопает всякому беззаконию, ибо самое слово: закон, ему ненавистно. Он приходит в неистовый восторг, когда узнает, что где-нибудь произошел либеральный скандал, что случилась уличная схватка в Мадриде или Неаполе: знай наших! Но терпимости, уважения к мысли, уважения к чужому мнению, к человеческой личности, всего что составляет сущность истинной свободы и украшение жизни - от него не ожидайте. Он готов стереть с лица земли всякого, кто не разделяет его необузданных порывов. Он даже не предполагает, что чужое мнение могло явиться плодом свободной мысли, благородного чувства.
Отличительная черта уличного либерала та, что он всех своих противников считает подлецами. Низкие души понимают одни лишь подлые побуждения. Поэтому он и на средства не разборчив. Он ратует во имя свободы; но здесь не мысль, которая выступает против мысли в благородном бою, ломая копья за истину, за идею. Все вертится на личных выходках, на ругательствах; употребляются в дело бессовестные толкования, ядовитые намеки, ложь и клевета. Тут стараются не доказать, а отделать, уязвить или оплевать.
Иногда уличный либерал прикидывается джентльменом, надевает палевые перчатки и как будто готовится рассуждать. Но при первом столкновении, он отбрасывает несвойственные ему помыслы, он входит в настоящую свою роль. Опьянелый и безумный, он хватается за все, кидает чем попало, забывая всякий стыд, потерявши всякое чувство приличия.
Уличный либерал не терпит условий, налагаемых гостиными; он чувствует себя дома только в кабаке, в грязи, которою он старается закидать всякого, кто носит чистое платье. Все должны подойти под один уровень, одинаково низкий и пошлый.
Уличный либерал питает непримиримую ненависть ко всему, что возвышается над толпою, ко всякому авторитету. Ему никогда не приходило на ум, что уважение к авторитету есть уважение к мысли, к труду, к таланту, ко всему, что дает высшее значение человеку; а может быть он именно потому и не терпит авторитета, что видит в нем те образованные силы, которые составляют гордость народа и украшение человечества.
Уличному либералу наука кажется насилием, нанесенным жизни, искусство - плодом аристократической праздности.
Чуть кто отделился от толпы, направляя свой полет в верхние области мысли, познания и деятельности, как уже в либеральных болотах слышится шипение пресмыкающихся. Презренные гады вздымают свои змеиные головы, вертят языком, и в бессильной ярости стараются излить свой яд на все, что не принадлежит к их завистливой семье.
Нет, не в злобном шипении гадов, не в пьяном задоре кулачного бойца узнаем мы черты той светлой богини, которой поклоняется человек в лучших своих помыслах, в идеальных своих стремлениях. Луч свободы никогда не проникал в это темное царство лжи, зависти и клеветы. Свобода обитает в области правды и света, и когда люди изгоняют ее из своих жилищ, она не прячется в подземные норы, но удаляется в сердца избранников, которые хранят для лучших дней драгоценный завет, добытый страданием и любовью.
Второй вид либерализма можно назвать либерализмом оппозиционным. Но, Боже мой! Какая тут представляется пестрая смесь людей! Сколько разнородных побуждений, сколько разнохарактерных типов - от Собакевича, который уверяет, что один прокурор - порядочный человек, да и тот свинья, до помещика, негодующего за отнятие крепостного права, до вельможи, впавшего в немилость и потому кинувшегося в оппозицию, пока не воссияет над ним улыбка, которая снова обратит его к власти!
Кому не знакомо это критическое настроение русского общества, этот избыток оппозиционных излияний, которые являются в столь многообразных формах:
- в виде бранчливого неудовольствия с патриархальным и невинным характером;
- в виде презрительной иронии и ядовитой усмешки, которые показывают, что критик стоит где-то далеко впереди, бесконечно выше окружающего мира;
