|
20.05.2013
Возможно, только сейчас становится понятно, чем на самом деле стал для нас проигрыш холодной войны, и то, что это был именно проигрыш.
Наша элита в большинстве не может больше устоять перед обаянием запада, как могла себе это позволить русская мысль и высшее общество 19 в., как могли позволить отлично знавшие запад большевики. Чем выше поднимается сейчас человек по общественной лестнице, тем более он начинает искать признания на западе, и начинает презирать Россию и наш народ. Власть на западе – настоящая, первичная, наша власть – не вполне настоящая, как бы вторичная. Зависящая даже политически от того, признает ли запад ее легитимность или нет. Ищущая, добивающаяся этого признания. Оценки, исходящие оттуда, имеют вес, исходящие отсюда – не имеют никакого веса там и очень ограниченный здесь.
Россия перестала быть для своей элиты источником символической власти – власти идей, смыслов и ценностей, при помощи которых ранжируются значения человеческих поступков от низшего к высшему рангу таким образом, чтобы большинство людей стремилось занять в этой символической иерархии оценок высшие позиции. Этот источник практически полностью переместился на запад. Запад тем самым легитимизировал в глазах большей части российской элиты свою победу. Но мало этого. Он сумел внести потрясающий раскол в общественную мысль.
Ценности свободы, демократии оказались тесно связаны с западнической ориентацией, с такими оценками, которые обозначают как однозначно негативное историческое явление СССР (в то время как до 80-го годов на западе было широко распространено положительное отношение к Советскому Союзу). Оценки, уничтожающие значение победы СССР во Второй мировой войне (в которой он объективно защищал либерализм, поскольку в случае победы Гитлера либерализм был бы уничтожен в Европе). И в целом западнические оценки обозначают как вторичное и даже ничтожное все, что было сделано в СССР и в России за предыдущие 100 лет.
Каким-то загадочным образом большинство из тех, кто декларирует свою приверженность к либеральным ценностям (искренне), и демократическим ценностям (уже не столь искренне, потому что народ они не любят) занимают последовательно антироссийские позиции. И одновременно патриоты очень настороженно относятся к либеральным ценностям, и в несколько меньшей степени – к демократии. Это трагическое противоречие российской общественной и политической жизни. В результате него собственно народ оказывается настроен против демократии и либерализма, ассоциируя эти ценности с символической властью запада, которая ему претит.
Претит, поскольку при всей внешней привлекательности запада, быть его колонией куда менее приятно, чем метрополией. И большинство российского народа это отлично чувствует. Большинство же элиты похоже, не прочь быть колониальной элитой.
Мы таким образом утрачиваем восприятие собственной страны как метрополии, то есть по сути суверенного государства, которое также, как и другие, может быть источником смыслов как для своего народа, так и отчасти для других стран. Вопрос о символической власти становится таким образом вопросом суверенитета. Кроме того, наша экономическая политика, на 90% построенная по западному неолиберальному лекалу для финансово-экономических и сырьевых колоний, откровенно противоречит национальным интересам, но этого почти все в элитах стараются не замечать.
Проблема, таким образом, состоит в способности той части элиты, которая стремится быть элитой метрополии, а не символической и экономической колонии, приступить к выработке собственных, национальных (в политическом понимании нации) смыслов. Которые не были бы излишне «посконными», но не были бы и антилиберальными и антидемократическими по преимуществу, потому что это позапрошлый век. И одновременно были бы построены на аккумулировании собственно российских смыслов, вкладе страны в мировую цивилизацию и культуру.
Когда-то запад смог символически уничтожить Византию, и сейчас такая же судьба просматривается в движении общественной мысли в России и вокруг нее. И тогда, и сейчас это связано – позволим себе такое мнение – с уничтожением высших смыслов, высших стремлений человеческого духа, которые и в конце средневековья, и сейчас на западе испытывают кризис. Вслед за кризисом высших проявлений духа, которые пока еще находят здесь у нас прибежище, идет опасность уничтожения России политически, а затем и территориально путем разделения на части.
Наша символическая, смысловая работа должна состоять видимо в ренессансе, актуализации высших смыслов, которые содержатся в характерной для России этике, и светской, и религиозной, с одновременным «переводом на русский язык» и усвоением патриотами демократического либерализма, неизбежно присущего образованному обществу (той стадии развития общества, когда большинство получает доступ к образованию).
Михаил Рогожников
Вернуться к списку статей
|